Добавить в Избранное Непросто решиться взять в опеку взрослого ребёнка. «Чего мы боялись, принимая подростка в семью? Воровства, пьянства, неуправляемости. Но мы поверили Диме, а он – нам», – рассказывает многодетная мама-опекун Юлия Канышева.
На радио «Теос» ведущая программы «Отличная семья» Татьяна Ваганова беседует с Юлией Канышевой о приёмных детях.
– В нашей передаче мы стараемся сделать тему сиротства и усыновления более понятной, доступной и открытой. И сегодня решились на разговор от первого лица – поскольку многие не понимают, зачем подростку семья.
Кажется, что человек 15–16 лет желает только одного: вырваться из системы детского дома и обрести желаемую свободу, и непонятно, зачем ему семья, где опять могут быть какие-то рамки и правила.
Сегодня мы поведём разговор на примере истории одной семьи. Представляю приёмную маму Юлию Канышеву и её сына Дмитрия Сысоева. Итак, Юля, давай начнём с тебя. Ты многодетная мама. Сколько у тебя детей?
– На данный момент у нас шесть детей
– Шесть детей! И это «пока», я уверена, что многих ты испугала уже сейчас. Скажи, когда к тебе пришла вот такая счастливая мысль в твою семью – и на тот момент сколько вас было?
– Я, по-моему, с самого рождения знала, что у меня будет двое детей и одна маленькая приёмная девочка – сколько себя помню, наверное, лет с пяти.
– Потрясающе! У тебя, можно сказать, такое Божие ведение. Ну, а как это ещё назвать, если ребёнок несёт такую информацию, он уверен в том, что он будет приемным родителем.
Ты на какой-то период эту свою внутреннюю уверенность принимала, отвергала, или ты так с ней шла и дошла до своих прекрасных лет?
– Я долго шла… На тот момент у нас в семье было двое детей: мой сын от первого брака и наша совместная дочка с мужем. Мы прошли школу приемных родителей, я полтора года была волонтёром и решилась предложить мужу мечту, которая всю жизнь была.
Муж очень скептически к этому отнесся, но он согласился пойти в школу приемных родителей. Там мы подумали, почему бы не взять младшую сестричку нашей дочке, девочку в районе трех лет, маленькую голубоглазую блондинку. Но потом что-то пошло не так.
– Интересно, почему-то все тверды в этом убеждении, что нужно брать маленькую голубоглазую девочку. Но пошло не так, и что получилось?
– Нам совершенно случайно прислали приглашение на «День аиста» в Дом ребенка для взрослых деток. Я позвонила, там сказали что минимальный возраст детей от 11 лет. Мы планировали ребёнка максимум до семи лет. Но там мы совершенно случайно были на концерте, пришли познакомиться с детьми.
На нас произвело неизгладимое впечатление то, что в маленьких детских домах с маленькими детками было огромное количество потенциальных опекунов, то есть даже детей столько не было, сколько приходило людей, а дети буквально были разобраны.
На дне открытых дверей мы были второй семьёй, а всего пришло две семьи. Это был не то, что шок: огромное количество детей, они выступают, танцуют – мы сидим как на каком-то рынке, смотрим на них, они понимают, зачем мы пришли, и это ужасное ощущение.
– Дим, скажи, а у вас была такая ситуация в детском доме?
– Нет, там всё по-другому. Там нет рынка. Туда никто не приезжает, кроме волонтеров.
– Но каким-то образом ты же попал в первую приемную семью, как это получилось?
– Я не был в детском доме, я был в центре. Они просто пришли сразу и начали знакомиться, то есть без предупреждения, без ничего, просто им позвонили или написали, они пришли, и всё. Я думал, неделю походят.
Первый раз так подумал – и всё, и так всегда думал. Оказалось по-другому. Они ходили первую неделю, знакомились, я не совсем подпускал к себе, потому что опасался, что ли, потом вроде на нормальное общение вышли, и уже совсем скоро они меня забрали к себе.
– А чем они тебе понравились? Знаешь, даже допустим, дружить, как-то общаться с человеком – это одно. Разные бывают уровни, бывают приятельские, бывают дружеские, когда вы уже секреты открываете друг другу.
А когда ты входишь в семью –это достаточно глубоко. Чем они тебя зацепили, что ты согласился пойти к ним?
– Материальный план больше сыграл роль, они были обеспеченные люди. В детском доме много чего не хватало, свободы не хватало – это по-любому. Ну, получилось так.
Первую неделю переехал, всё было нормально. То есть я думал, что всё, это моя новая семья, я буду жить там до конца. Но не получилось так, как я думал. Может быть, как-то я себя вел, может быть, как-то они себя не так вели.
У меня сейчас осталось представление, что они используют детей ради рабочей силы, и всё: встаёшь с утра, кушаешь, идешь работать. Дом они строили на тот момент.
– Допустим, объясняли, что мы строим дом, мы делаем это все вместе, мы делаем его для себя, потому что это наш дом, поэтому это нормально, что все работают?
– Работали только приёмные дети. У них было трое кровных, и они не работали. Я понял, что они используют приемных детей ради рабочей силы, и всё, мне этого хватило, я не стал ничего спрашивать.
– Нам пишут: «От шести детей и больше – это уже частный детский дом, это неплохо». Да, это неплохо, но неоднозначно.
Юля, чтобы ты могла сказать по этому поводу, потому что многих очень смущает, когда большая приемная семья, не два, не три человека – например, шесть, десять, не говоря, конечно, о ещё большем количестве детей. Твоё мнение?
– Когда я рожала первого ребёнка, в роддоме была женщина, которая рожала третьего, и я думала: Господи, какая странная, зачем ей столько детей! А потом у нас родилась дочка, как раз когда я была волонтёром, и я увидела, сколько детей без семьи.
Потом у нас появился Вовка, через две недели появился Ярослав, и у нас дети начали размножаться в геометрической прогрессии. И мы как-то мы перестали фиксировать нашу численность, то есть мы специально детей не ищем, они у нас появляются каким-то образом – наверное, нас кто-то направляет.
– Уверена, Юлия, что у людей такой вопрос: каждый ребёнок – это целая история, это сложная судьба, и нужно как-то со всем этим разбираться, включаться в это, то есть надо отдавать много себя.
И люди ахают: как и откуда берут столько ресурсов! А когда еще большее количество детей, это кажется чем-то запредельным.
– У меня изначально какой-то генератор энергии, то есть у меня постоянно что-то горит в руках, что-то происходит. Муж рад, что у нас сейчас столько детей, и фокус моего внимания с него немножечко сместился на деток, и ему вроде дышать посвободнее стало. И сейчас так всё гармонично, моё внимание расфокусировано.
– Вот, ты рассказываешь, кто-то послушает, и всё покажется спокойным, карамельно-шоколадным, но это же не так. Да, приходят дети, они приходят с болью, со своими историями, это тяжело, и ты человека впускаешь в свою жизнь, потому что это семья, и ты не можешь с этим не соприкасаться, это обходить.
И отсюда у людей вопросы. Ведь, когда мы берём человека с вот таким сложным опытом, с судьбой, мы понимаем, что мы свою жизнь усложняем, мы не делаем её легче. И если мы справляемся с этим – замечательно, и все вокруг это поддержат.
Но каждый раз мы усложняем себе жизнь – для кого-то это будет выглядеть как некий мазохизм. Расшифруй, что за невероятное чувство сопереживания, эмпатия, что ты не можешь пройти мимо. Давай расскажем, как Дима появился.
– Моя подруга забрала домой Диминого лучшего друга, они оказались в одном детском доме, и Светлана его начала пиарить в соцсетях. Я просто пролистала это объявление, потому что там была строгая заявочка, что никаких маленьких детей.
На тот момент у нас только родилась младшая кровная дочка, было уже двое маленьких детей, ещё и двойняшки – это своя дочка и приемный сын. То есть у нас некуда было девать наших маленьких детей, поэтому я спокойно пролистала, даже внимания не обратила.
– Дима, а почему было такое условие, что только без маленьких детей – в детдоме надоели?
– Да нет, просто, наверное, много времени проводил с племянницей. Устал от неё. Я сидел с ней всегда: днём, ночью, до того, как она оказалась в детском доме. Я с ней сидел до полутора лет.
– То есть очень много ты ей уделял внимания. Юлия, и как обошли этот фактор, потому что дети-то были в наличии, их же никуда не денешь?
– Моя подруга Настя меня отметила в комментариях под постом и предложила всё-таки обратить внимание на такого прекрасного молодого человека. Я посмотрела видео-анкету, созвонилась со Светланой. В ближайшую неделю никаких откликов не было, и через неделю я поехала знакомиться с Димой. Кто, если не я?
– Вы увидели друг друга – и что? У тебя за плечами есть опыт пребывания в семье, и опыт негативный. Приезжает женщина, с грудным ребенком, то есть даже говорить ничего не надо, всё прозрачно. Твои мысли, Дима?
– Я начал очень сильно нервничать перед встречей, а потом так случилось, что маленькая Соня оказалась у меня на руках. Я после встречи думал насчёт семьи: надо мне или не надо, но мне нужны взрослые люди, которые будут смотреть за меня куда-то, подсказывать путь, потому что сам я не могу справиться.
– Просто ты это осознаёшь, и ты в более привилегированном положении, потому что когда человек осознает – это уже полдела.
Немалое количество подростков – лично слышала, они сами рассказывали, не хотели в семью.
Их травмировал факт, что люди, к которым они бы пришли, стали как бы их родителями, потому что у них были свои, непростые, но тем не менее взаимоотношения с кровными родителями.
И, как бы там ни складывалось, но для многих родители – это неприкасаемая тема. Они могут сами говорить о них что угодно, но другому не позволят, потому что это святое.
Рассказывала одна девушка – должна была называть мамой и папой, а я не могу, потому что у меня есть мама, а как по-другому, не знаю, как можно выстраивать отношения в семье. И это понятно, потому что ребенку из детского дома действительно очень трудно. Как было у тебя?
– Никаких проблем не было вообще, с первого раза я начал называть маму Юлей, у нас даже темы не было для разговора насчёт мамы.
– Возвращаясь к своим родителям и к твоему детству – что ты можешь о нём рассказать? Понятно, что от хорошей жизни никто не оказывается ни в приюте, ни в детском доме, но тем не менее?
– У меня очень много моментов, связанных с бабушкой – таких теплых, очень хороших, я с ней общаюсь до сих пор, мы в гости ездим.
– А о неприятных моментах ты мог бы что-нибудь нам рассказать?
– Был один момент, когда я гулял с папой. День города, и я потерялся. Я испугался, но нашел дорогу домой сам. Тогда я обиделся на отца сильно. Он сказал, что я сам виноват, что не надо отходить, когда мне говорят не отходить, но я же маленький ребёнок!
Ну, а потом я так подумал – да ладно, ерунда какая-то, и всё, и мы забыли об этом. У меня маму лишили прав первую, а отца уже потом, и когда маму лишили родительских прав, меня отдали отцу.
Когда попал в такое учреждение, чувства были сложные. Я не понимал, куда я попал и зачем. Когда меня поместили в этот центр, через полчаса я начал разговаривать со взрослыми, с воспитателями. На протяжении часа мы разговаривали, и я понял, что тут не так уж плохо – не считая забора.
Они мне рассказали, как там живут, и всё, внесли какую-то ясность, и поэтому пришло ощущение спокойствия и стабильности. Первое время скучал по бабушке, конечно, а по маме с папой – нет. Бабушка приезжала.
Юлия Канышева:
– Мы с Димкой познакомились в конце мая. Перед этим я договорилась, что нам оформят предварительную опеку, потому что до восемнадцатилетия осталось 8 месяцев.
Мы познакомились с Димой и всей семьёй вылетели в Грецию отдыхать. По приезду из Греции пришли за ним.
Дима уже сидел на чемоданах, мы уже приготовили всё. Опека сказала, что оформить предварительную опеку из детского дома невозможно, и вот тут у нас случился крах надежд.
Они сказали, что предварительную опеку можно давать либо из приемной семьи, изъятии, либо из кровной семьи, то есть, когда ребенок помещен уже в детское учреждение – либо гостевой, либо постоянная опека.
Отбивались целой армией, помогали знакомые, много собирали документов, проходили диагностику, психологическое тестирование. Три дня у нас на это ушло. Диагностировали меня с мужем по полтора часа, на каждого ребенка была диагностика, даже малышку приезжали смотрели.
Димку мы тоже возили на диагностику, потом к нам приезжали домой, смотрели внутреннюю семейную систему, как мы уживаемся, нас как под лупой разглядывали со всех сторон. Но опеке этого было мало, они потом собрали опекунский совет, 18 человек было, и с перевесом в минимальное количество голосов нам всё-таки разрешили Димку забрать.
Это у нас заняло время с июня по сентябрь, в этот момент Димка находился на гостевом, и мы как раз попали под критический момент: у нас 7‑го числа заканчивался гостевой режим, нужно было отвозить его в детский дом, а 6‑го нам подписали заключение на Димку. Мы поехали в ночь, чтобы к семи утра быть, в восемь уже документы оформить, чтобы не нужно было отдавать его обратно.
Дима Сысоев:
– Я боялся вернуться обратно. Потому что всё, что у тебя есть внутри, детский дом всё ломает. Ты выходишь оттуда, и ты не понимаешь, что тебе делать дальше. У тебя нет никого.
Там нечего делать, у тебя не организован досуг. Дети из детского дома просто ходят по улице, кто-то попрошайничает, курят, пьют, наркоманят, воруют. Некоторые воспитатели контролируют это и не позволяют, а другим всё равно, связываться не хотят – себе же дороже. Никто же не знает, что у подростка на уме.
– Юля, а как ваши родные бабушки и дедушки восприняли ситуацию, они сразу приняли детей или со временем?
– Первым мы забрали Володю. Володю забирали с диагнозом «умственная отсталость», он как только чуть-чуть терялся, начинал раскачиваться, какие-то непонятные звуки издавать, на контакт очень поздно выходил. Ему было 15 лет, 11 лет он провел в системе, она его очень сильно поломала.
Если у Димы, например, был не организован досуг, то у Вовы он был настолько организован, что когда он оказался дома, не знал чем себя занять, это была тотальная скука.
Когда мы выезжали на какие-то мероприятия, я у него спрашивала: хочешь-не хочешь, и он всегда хотел, только, наверное, через год сказал, что можно было не хотеть, то есть настолько ребёнок был задрессированным.
Моя мама, когда увидела видео с Вовкой, сказала: зачем ты вешаешь себе крест на шею на всю жизнь, как теперь вы жить будете, и вообще, это кошмар! Потом у нас появился Ярик с инвалидностью, на Диму мама уже нормально реагировала, говорит: всё понятно, что-то у вас не в порядке с головой, живите, как хотите.
Свекровь, очень мудрая женщина, сказала: по одному, пожалуйста, берите. Ну, вот, так и сделали. Мы сначала взяли Вову, через две недели – Ярика, потом забеременели Софией, через год взяли Диму.
Дима Сысоев:
– Для меня в семье отношения важнее, конечно. Что тебе достаток даст?
– Видите, мальчик повзрослел и понял, что отношения дороже, это радует. Оцените искренность Димы, потому что он мог бы здесь сидеть и вещать, что он невероятно хотел семьи или каких-то высоких чувств.
Юлия Канышева:
– Мой муж – это мой основной ресурс, потому что он огромное количество времени проводит с детьми. На самом деле не всё так радужно, действительно, дети меня очень сильно высасывают, я в жизни так не уставала и так не вкалывала, хотя до этого работала на трёх работах, и проекты были, и большая занятость.
Действительно, мой муж для меня – это каменная стена, он и меня поддерживает, и с детьми помогает. У меня была сложная беременность, на последних месяцах и два месяца после родов исключительно он занимался четырьмя детьми.
Работать у меня не получается, потому что я должна быть постоянно включенной в жизни детей. Например, у Ярослава есть инвалидность, мне нужно постоянно ездить с ним на реабилитации.
Вовку тоже нужно социализировать, потому что у него огромный потенциал, но он к нам попал настолько затюканным, что мы, например, могли идти на кухню, а он там чай пил и не слышал, как мы подходим, и он от страха запрыгивал на стол. Он безумно боялся всего.
Он убегал, мы бегали по всему району, искали, это было ужасно. Поэтому пока работать не получается, но нам сейчас предложили такой вариант: открыть семейный детский сад, так как у нас три дошкольника, так что я сейчас буду воспитателем.
– Олеся пишет: «Здравствуйте, подскажите: хотим с мужем взять малышку из Дома малютки. Дмитрий, что, на ваш взгляд, надо дать в первые месяцы».
Дима, к тебе уже обращаются как к специалисту! Ты, наверное, знаешь, почему человек задаёт вопрос: очень трудно понять человека, который вот вышел из детского дома, был лишён семьи.
– Надо давать ему время, больше времени проводить с этим ребёнком. Мне не хватало материнской любви, она мне нужна и до сих пор. Я позволял с собой сюсюкать, обниматься, целовать, почему нет.
– Самый тяжёлый случай, когда ты берёшь отказника, то есть ребёнка, который вообще никогда не был на материнских руках, не знает, что такое семья; всё, что он знает – это решётка кровати, и всё, и это самое страшное.
Многим бывает очень тяжело в это поверить, это принять, что даже травматичный семейный опыт – это намного лучше, чем ничего. Это всё равно привязанность, умение принимать и отдавать любовь.
Юлия, как складываются отношения с Димиными родными, с кем получается поддерживать отношения?
– Хорошие отношения с бабушкой, этим летом едем к ней. Когда всё произошло, бабушка плакала, обнималась. Мы сразу поехали знакомиться, когда Димку забрали на гостевой. Мы познакомились с ней, обменялись телефонами, чтобы она не волновалась, что всё в порядке, мы адекватные, едем учиться в Москву.
Диме бабушка задавала вопрос: зачем, тебе осталось всего 8 месяцев, и многие его отговаривали от этого: да зачем, останься, тебе немножко осталось.
Дима Сысоев:
– Если я буду один, меня понесёт, и поэтому мне нужен кто-то, кто рядом будет меня любовно «подтиранивать». Это опыт, всё из-за опыта.Опыт, который был в семье, в детском доме – везде, он объединяется внутри тебя, и ты понимаешь всё больше и больше.
У меня есть страх остаться одному – вот просто один, и нет ничего и никого, и он будет сидеть, но до поры до времени.
Юлия Канышева:
– У меня было очень много страхов. Мы на целый год потеряли всех своих друзей. С нами перестали общаться, когда узнали, что мы берём Володю. Потому что когда берёшь маленького ребёнка, понимают, а когда большого – совершенно никакого понимания окружающих. Думали, зачем? Плюс когда узнали об особенностях его развития.
Самым сложным для меня в начале был вакуум, не с кем было общаться. Потом очень сильно начали наполнять приемные родители, появилось огромное приемное сообщество, и мы начали там очень плотно общаться.
Я безумно боялась того, что у меня маленькая девочка и взрослый мальчик. Потом я боялась побегов, наркомании, алкоголизма – что придётся постоянно быть включённым, постоянно ходить за руку, потому что опека – это определенная ответственность.
Если я не справляюсь, у меня его забирают. С кровным ребёнком такого нет, ведешь его хоть до 30 лет и в него вкладываешься.
С детьми до Димы у нас были неприятные ощущения от знакомства, он единственный, кто вызвал симпатию. Вова с нами не разговаривал полтора месяца, пока мы с ним знакомились, Ярик побил меня лопаткой, словом, мои будущие дети были настроены ко мне как-то не очень позитивно.
Когда ехала с ним знакомиться в первый день по Калужской дороге, по этим кочкам, на машине с грудным ребёнком, думала: Господи, куда я еду, зачем мне это надо, у меня уже один есть, зачем меня туда несёт!..
Но нас действительно провидение ведёт, потому что у Вовки мама Юлия Владимировна, у Димки мама Юлия Владимировна, я Юлия Владимировна – это просто мои дети.
Вновь пришедших детей я не оставляю с маленькими детьми первые полгода, конечно, кровный ребёнок обязательно присутствует. У нас дома сейф, камеры, есть какие-то нюансы. Если денежка пропадает, значит, как-то мы неправильно её положили, поэтому мы и решили убрать конфликтные ситуации, не будем разбираться, кто виноват, кто прав, мы просто их убрали, чтобы детей не провоцировать.
– Абсолютно правильно. Если показать каждому подростку, что он очень нужен, что ты его любишь таким, какой он есть, он оттает душой. В жизни всё бывает очень разное, бывают и драматичные истории, и иногда бывает очень длинный период, пока он оттаивает.
Рада, что у вас эта история уже случилась, что вы оттаяли, и что вы просто потрясающие, такие лучезарные. Спасибо вам за это разговор, за эту открытость, Бог вам в помощь.